Павел Бирюков - Биография Л.Н.Толстого. Том 3

Я попросил разменять мне 3 рубля. Во всей деревне не нашлось и рубля денег.

Очевидно, необходимо устроить и тут столовую. Также, вероятно, нужно и в других деревнях, из которых приходили просить».

Далее следует денежный отчет и, наконец, Л. Н-ч сам себе ставит следующие вопросы:

1) Есть ли в нынешнем году голод или нет голода?

2) Отчего все-таки происходит так часто повторяющаяся нужда народная?

3) Как сделать, чтобы нужда эта не повторялась и не требовала бы особенных мер для ее покрытия?

Л. Н-ч подробно разбирает каждый из этих вопросов и приходит к такому заключению:

«На три поставленные вопроса – есть ли голод или нет голода? от чего происходит нужда народа? и что нужно сделать, чтобы помочь этой нужде? – ответы мои следующие:

Голода нет, а есть хроническое недоедание всего населения, которое продолжается уже 20 лет и все усиливается, которое особенно чувствительно нынешний год при дурном прошлогоднем урожае и которое будет еще хуже на будущий год, так как урожай ржи в нынешнем году хуже прошлогоднего. Голода нет, но есть положение гораздо худшее. Все равно, как бы врач, у которого спросили, есть ли у больного тиф, ответил: тифа нет, а есть быстро усиливающаяся чахотка.

На второй же вопрос ответ мой состоит в том, что причина бедственности положения народа не материальная, а духовная, что причина главная – упадок его духа, так что пока народ не поднимется духом, до тех пор не помогут ему никакие внешние меры: ни министерство земледелия, ни выставки, ни сельскохозяйственные школы, ни изменение тарифов, ни освобождение от выкупных платежей (которое давно бы пора сделать, так как крестьяне давно переплатили то, что заняли, если считать по теперь употребительному проценту), ни снятие пошлин с железа и машин, – ничто не поможет народу, если его состояние духа останется то же. Я не говорю, чтобы все эти меры не были полезны, но они сделаются полезными только тогда, как народ поднимется духом и сознательно, свободно захочет воспользоваться ими.

Ответ же мой на третий вопрос – как сделать, чтобы нужда эта не повторялась? – состоит в том, что для этого нужно, не говорю уже уважать, а перестать презирать, оскорблять народ обращением с ним, как с животным, нужно подчинить его общим, а не исключительным законам, нужно дать ему свободу учения, свободу передвижения и, главное, снять клеймо дикого истязания – сечения взрослых людей только потому, что они числятся в сословии крестьян.

Если освободить крестьян от всех тех пут и унижений, которыми они связаны, то через 20 лет они приобретут все те богатства, которыми мы бы желали наградить их, и гораздо еще больше того.

Думаю же я, что это будет так, во-первых, потому, что я всегда находил больше разума и настоящего знания, нужного людям, среди крестьян, чем среди чиновников, и потому думаю, что крестьяне сами скорее и лучше обдумают, что для них нужнее; во-вторых, потому, что вероятнее предполагать, что крестьяне – те самые, о благе которых идет забота, – лучше знают, в чем оно состоит, чем чиновники. Чем дальше крестьяне живут от чиновников, – как, напр., в Самарской, Оренбургской, Вятской, Вологодской, Олонецкой губ., Сибири, – тем больше, без исключения, они благоденствуют.

Вот те мысли и чувства, которые вызвало во мне новое сближение с крестьянской нуждой, и я счел своей обязанностью высказать их для того, чтобы люди искренние, действительно желающие отплатить народу за все то, что мы получили и получаем от него, не тратили даром своих сил на деятельность второстепенную и часто ложную и все силы свои употребили бы на то, без чего никакая помощь не будет действительной: на уничтожение всего того, что подавляет дух народа, и на восстановление всего того, что может поднять его».

Трудно представить, что можно найти предосудительного в той деятельности, которую снова проявил Л. Н-ч среди голодных крестьян со своими добровольными помощниками.

Но русская администрация усмотрела в этом крамолу и постаралась при первой возможности прекратить ее. Вот как говорит об этом Л. Н-ч:

«В Чернском уезде за это время моего отсутствия, по рассказам приехавшего оттуда моего сына, произошло следующее: полицейские власти, приехав в деревни, где были столовые, запретили крестьянам ходить в них обедать и ужинать; для верности же исполнения разломали те столы, на которых обедали, и спокойно уехали, не заменив для голодных отнятый у них кусок хлеба ничем, кроме требования безропотного повиновения. Трудно себе представить, что происходит в головах и сердцах людей, подвергшихся этому запрещению и всех тех людей, которые узнают про него.

Еще труднее, для меня по крайней мере, представить себе, что происходит в головах и сердцах других – тех людей, которые считают нужным предписывать и исполнять такие мероприятия, т. е. воистину не зная, что творят, отнимать изо рта хлеб милостыни у голодных стариков и детей».

Сеющий ветер пожинает бурю, и многие из этих нелепых мер отозвались потом, через несколько лет, волной народного гнева.

Статья эта не могла тогда появиться в России и была издана за границей Чертковым.

Наша заграничная жизнь ознаменовалась в это время началом нового периодического органа под названием «Свободное слово». В создании его Л. Н-ч принимал самое горячее участие.

Основанный нами журнал, редактором которого было предложено быть мне, сначала предполагалось назвать «Жизнь», потом «Совесть», и, наконец, уже по предложению Л. Н-ча он был назван «Свободное слово». Конечно, при первом шаге моего приготовления к редакторству я обратился за помощью и советом ко Л. Н-чу. И он ответил мне письмом с подробными указаниями о желательном содержании нового журнала. Вот это замечательное письмо, которое может быть полезно многим как настоящим, так и будущим редакторам свободного органа печати:

«Дорогой друг П. О деле вот что: я все думаю о вашем издании «Жизнь». Надо, чтобы 1-й номер был прекрасный и такие же все остальные. Для того же, чтобы это было, нужно, по-моему, вот что (вероятно, вы сами думаете то же самое, но я все-таки пишу). Надо, чтобы:

1) Чтобы все сообщаемые сведения были так точны, чтобы нельзя было в них дать dementie. Для этого нужно иметь верных и осторожных корреспондентов.

2) Чтобы – особенно в первых номерах – не было видно исключительно религиозное направление (чтобы все было проникнуто религиозным духом в том, чтобы не было недоброжелательности, а напротив, любовь к людям, а осуждение и негодование только к поступкам и, главное, к нехристианским учреждениям), но чтобы не были, особенно сначала, высказываемы религиозные основы.

3) Чтобы было как можно больше разнообразия: чтобы были обличаемы и взятки, и фарисейство, и жестокость, и разврат, и деспотизм, и невежество. Я вот сейчас знаю а) как купцы для подавления стачек предложили устроить казарму на 100 казаков, дали на это 50000 р., чтобы всегда держать рабочих под страхом, b) знаю подкуп важного чиновника, c) обман чуда, d) заседание комиссии пересмотра судебных уставов, где уничтожают все последние остатки обеспечения граждан, е) цензурные ужасы, f) отношение в Петербурге к голоду, g) гонения за веру. Все это надо группировать так, чтобы захватывали как можно больше разнообразных сторон жизни.